ПолитикаУсть-Кут

Бедный Усть-Кут. ГОРОНО сегодня руководят алкозависимые и женщины с пониженной социальной ответственностью

Руководство Усть-Кутского ГОРОНО, назначено на свои должности не благодаря профессиональной компетенции, а исключительно по родственным и половым связям Тема городского отдела образования в Усть-Куте, очень чувствительная для многих его жителей. Целые поколения и династии педагогов и воспитателей, работали детских садах и школах района и города. Есть большое количество замечательных энтузиастов своего дела из нашего города, которыми могла бы гордиться не только область, но и страна. Достаточно вспомнить Ивана Алексеевича Панчукова, Нектария Константиновича Маркова, Людмилу Яковлевну Локшина, Светлану Константиновну Пшенникову, чтобы понять масштаб творческого потенциала устькутских педагогов. К огромному сожалению, сегодняшняя ситуация в ГОРОНО настолько деградировала, что держаться исключительно на энтузиазме методистов и руководителей дошкольного сектора. Руководство ГОРОНО назначенное мэром района, мягко говоря не просто непрофессионально, но еще и аморально. Достаточно вспомнить чем знаменит заведующий ГОРОНО Александр Малышев, чтобы обоснованно усомниться в его профессиональной пригодности. Вот ссылка на статью о нем и краткая выдержка из нее: "...В День защиты детей директор школы №6 имени Героя России Андрея Шерстянникова Александр Малышев попал в резонансное ДТП. После выяснилось, что мужчина был пьян и в результате лишен водительских прав. 2 августа он обжаловал соответствующее решение в городском суде. (ДЕЛО № 12-94/2017) Читатели с удивлением спросят, как такое возможно? Оказывается, для депутатов возможно, если в суде сказать, что за рулем был не Малышев, а его сын, например. А то, что сразу после ДТП в луже то ли мочи, то ли антифриза лежит именно Малышев-старший, — это фотошоп и иллюзия. Кстати свидетелем по делу идет родственник Малышева, депутат районной Думы Александр Красноштанов. Именно так пытается преподнести ДТП человек, который все еще числится директором школы и в силу своих должностных обязанностей должен учить наших детей только хорошему и, в том числе, говорить правду...." Несмотря на такую скандальную известность, мэр района Сергей Анисимов, после вступления в должность в 2020 году, назначил именно Александра Малышева заведующим ГОРОНО. Он кстати, даже не скрывал, что пролоббировал это назначение его друг и по совместительству председатель Думы Усть-Кутского района, Александр Красноштанов. Который к тому же является близким родственником Александру Малышеву. Так чем же отметился Александр Малышев на своем посту за эти четыре года? Да ни чем хорошим. Сразу после назначения, напился в в кабинете до такой степени, что там и остался ночевать, а за одно и загадил туалет рвотными массами. Что касается масштабных ремонтов объектов образования за этот период, то тут тоже все печально, не смотря на огромные вложенные средства. Капитальный ремонт школы номер два, был проведен до того некачественно и с недоделками, что если бы не коллектив школы, то там бы невозможно было учиться. В школе номер шесть, ремонт тоже сделан не просто отвратительно, но еще и с нарушениями. Линолеум уже через несколько месяцев пошел волнами, покрытие в спортзале вообще вздыбилось, а двери кабинетов перекошены и рассохлись. Делали их кстати, в личной столярке председателя Думы Александра Красноштанова. Строительство седьмой школы уже буксует и вот вот встанет совсем. В школе четыре не могут затянуть подрядчика на пищеблок, хотя аукцион уже и прошел, но из-за низкого качества подготовки документации, победители аукциона отказались заходить на объект. Методическая работа и межрайонное сотрудничество педагогов при Малышеве, не просто просело, его практически нет. Все победы в региональных конкурсах, держаться исключительно на энтузиастах их школ, которым ГОРОНО вообще никак не помогает. В большинстве случаях о победах устькутских педагогов, руководство ГОРОНО узнает из СМИ. Конечно же один Малышев был не способен развалить ГОРОНО, если бы заместители оставались от прежнего руководства, но вот как раз им на замену набрали людей, совершенно ничего не понимающих в специфике работы учреждений образования. Тянувшую всю административную работу после ухода Ольги Зуевой, заместителя заведующей ГОРОНО Надежду Петрову, отстранили от должности и перевели на десятые роли в организации. Вместо нее взяли женщину гораздо моложе, но не обладающую не только профильным педагогическим образованием, но и даже профессиональными навыками. По слухам новая мадам-заместитель заведующего, пассия все того же председателя Думы района и родственника завгороно, Александра Красноштанова. Под стать ей собралась и команда методистов и специалистов, которые не просто слабенькие, а вообще профессионально сомнительные. Ни стажа работы в профильных должностях, ни высшей профессиональной категории, люди не имеют. При этом зарплаты у них, гораздо выше чем у тех, кто всю жизнь отработал в ГОРОНО и на себе тянул районное образование, делая его одним из лучших в регионе. Очень жаль структуру образования в нашем районе, которая благодаря кумовству и сексуальному патернализму, скатывается вниз по всем показателям. Мэр должен был понимать, что иногда непрофессиональные решения, способны угробить целые секторы бюджетного процесса. Нигде кроме борделей, алкаши и проститутки, не становились импульсом роста. Ариэль Эмет Специально для «УК24» Фото : из открытых источников Группа в Вайбер Канал в Телеграмм Наш Инстаграм Страничка в Одноклассниках

3876

12.11.2024 в 09:02

#Топ новостьАнгарскПолитика

Мэр Ангарска Сергей Петров: Как сбездебатить целый город

Мэр Ангарска Сергей Петров еще на старте своего руководства городом понял, что основой для спокойного проведения всех тех смелый операций, о которых Бабр пишет уже несколько лет, является полностью подконтрольная и бессловесная Дума, которая не задаёт никаких вопросов ни по какому поводу и голосует так, как Петрову удобнее осваивать бюджет АГО Ангарчане хорошо запомнили предвыборную кампанию 2015 года, когда весь город был увешан баннерами с лозунгами: «Петров ваш мэр, Имярек ваш депутат - И не нужно больше дебат!». За выбранной в том году Думой АГО прочно закрепилось название Бездебатной, а депутатов называли не иначе, как бездебатники. И началась с тех пор в Ангарске эпоха , которая безусловно войдёт в городские анналы под названием «Сбездебаченный город». Этим материалом Бабр начинает серию публикаций о сути и формах проявления такого понятия как бездебатство, его видах и формах проявления.

Сбездебаченный трамвай.

Многострадальная судьба МУП «Ангарский трамвай» и связанные с ним скандалы много раз становилась поводом для публикаций в региональной прессе. То там найдут майнинговую ферму, то директора посадят за воровство рельс со списанных и демонтируемых линий, то все дружно обсуждают мат и угрозы братка-директора, по совместительству депутата всё той же бездетной Думы АГО. Для того, чтобы уничтожить трамвай как вид городского транспорта, Петров активно пользуется помощью депутатов Думы АГО. Директор трамвая которого посадили Евгений Баженов был деловым партнёром Сергея Шаркова, депутата Думы, председателя депутатской комиссии по транспорту и короля автобусных пассажирских перевозок в Ангарске. У него был прямой интерес в том, чтобы доля пассажирских перевозок, приходящихся на трамвай, снижалась, а доля автобусного пассажиропотока постоянно увеличивалась. Баженов начал было хорошо - закрыл трамвайный маршрут к АНКХ по которому параллельно ходили и принадлежащие ему автобусы, разобрал рельсы и был уличён в их продаже по в разы заниженной стоимости. Получил срок. После этого директором трамвая был назначен тоже депутат Роман Лотоцкий. Этот гений управленческой мысли пришёл на трамвай после того, как развалил рыбохозяйство по выращиванию осетра и карпа и Петров возлагал на него большие надежды. Но Лотоцкий оказался безынициативным и не оправдал доверия Петрова. Время требовало решительных действий и на смену пассивному бездебатнику Лотоцкому Петров выставил на «Ангарский трамвай» двух депутатов бездебатной Думы Александра Куранова и Олега Иванова. И те не подвели! Куранов и Иванов столь яростно взялись за развал МУПа, что внезапно спровоцировали раскол в ранее полностью бездебатной думе - там даже появилась пара депутатов, которые начали задавать вопросы по деятельности трамвая, что спровоцировало скандал с телефонными угрозами и матом со стороны и.о. директора «Ангарского трамвая» Олега Иванова. Что же спровоцировало депутатов обычно бездебатной думы начать внутренние разборки и писать запросы? Видимо та недюжинная ретивость, с которой Иванов с Курановым взялись за порученное дело. Бабр провел собственное расследование и вот что выяснилось. Первым делом на ключевые позиции были расставлены «свои люди». Юрисконсультом поставили небезизвестного в Ангарске Андрея Ядрышникова, того самого, который был зиц-учредителем в фирме «Звезда», засветившейся в истории с лифтами и Фондом капремонта. По иронии судьбы именно Куранов был тем самым гневным обличителем Левченко, который писал запросы по этим лифтам во все инстанции, пока не было возбуждено уголовное дело и сына Левченко не посадили в тюрьму. Следующим шагом Куранов назначил своего сына-майнера в Ангарский трамвай на должность главного энергетика, а заместителем директора был назначен Денис Рассаднев - бизнес партнёр Иванова и Куранова младшего. Заценили всю красоту ситуации? Майнера мы ставим главным энергетиком! Мы как-нибудь прокомментируем отдельно, как самый яростный в Ангарске борец с коррупцией Александр Куранов почти не уступает своему патрону Сергею Петрову ни в майнинге, ни в коррупционных схемах. А теперь мы подошли к самому интересному - к закупкам МУП «Ангарский трамвай» которые случились после того, как предприятие взяли под свой контроль Иванов и Куранов. Разберём всего лишь две закупки на ремонт мягкой кровли на сумму 1 235 830,40 и 3 789 120,00 рублей.

Чем примечательны эти закупки? Во-первых тем, что случились они у единственного поставщика. Во-вторых у этих закупок как таковых отсутствует описание самого предмета закупки. Просто указано, что закупка осуществляется на выполнение работ на ремонт мягкой кровли здания по адресам: Иркутская обл., г. Ангарск, 94 квартал, строение 7, здание ТП-12 и г. Ангарск, 123 квартал, строение 1, при этом не указана ни площадь ремонтируемой кровли, ни материалы, которые должны применяться при проведении работ, ни обоснования начальной максимальной цены контракта.

Не удивительно, что такие волшебные условия не могли не подвести нас к самому замечательному третьему пункту - к фирмам-победителям этих торгов. Это оказались ООО АСПО ПЛЮС (ОГРН 1183850038371) и ООО УК «Прогресс» (ОГРН1223800018606) В АСПО ПЛЮС учредителем является Рассаднев Денис Николаевич, в УК «Прогресс» учредителем является Куранов Евгений Александрович - сын самого главного ангарского борца с коррупцией Александра Куранова. Вот вся схема связей. Примечательно, что по обоим закупкам решения принимала комиссия, в которую входил и Олег Иванов и Денис Рассаднев, прямо или опосредованно аффилированные с фирмами победителями. Это является прямым нарушением закона о защите прав конкуренции, но кого в Ангарске интересует закон? Эти закупки сами по себе есть ни что иное, как сконцентрированное беззаконие и неприкрытое воровство из разорённого МУПа. Бездебатники тоже люди, тоже хотят жить и во всём берут пример со своего патрона - ангарского мэра Сергея Петрова, для которого отдать подряд на строительство гимназии на 800 миллионов фирме, которая ему же и принадлежит, а возглавляется сыном, это нормально. Продолжение историй про то, как Петров при помощи бездебатников разбездебачивает Ангарск, в следующих выпусках.

Михаил Бломберг

317

07.08.2023 в 15:09

#Топ новостьАнгарскКриминалПолитика

Андрей Левченко возглавил предвыборный штаб КПРФ в Ангарске. Интервью с бывшим депутатом заксобрания, который 3 года провел в заключении

«Отличные законы у нас»: осужденный на 6 лет Андрей Левченко — о жизни в СИЗО, «Вагнере» и плана

В 2022 году сын бывшего губернатора Иркутской области Андрей Левченко получил 9 лет колонии по делу о мошенничестве при установке лифтов в жилых домах в нескольких городах региона. Апелляционная инстанция сократила срок до 6 лет, в июне он вышел по УДО. До вынесения приговора Левченко больше 2 лет провел в СИЗО. В интервью «ИрСити» он рассказал о жизни в «элитном» следственном изоляторе Москвы, отношении в колонии к ЧВК «Вагнер» и СВО, а также объяснил, почему всё еще верит в судебную систему в России.

«На наш взгляд, решения судов противозаконны»

— Вы говорили, что будете подавать кассацию на решение суда. Подали? — Еще не подали, срок — до 3 сентября. Скорее всего, мы будем подавать ее в августе. — А какое решение ожидаете? — Мы всерьез рассчитываем на отмену решений судов. Потому что они, на наш взгляд, противозаконны. — Что значит противозаконны? — В Уголовно-процессуальном кодексе четко прописано, как должно вестись предварительное и судебное следствия, как должен выноситься приговор, что в приговоре должно быть отражено в обязательном порядке. На каждом этапе были нарушены нормы УПК, самые основополагающие. — Например? — Например, что суд — первая инстанция, Кировский суд и потом уже апелляционный суд — не дал вообще оценки доводам защиты. Когда в суде были прения, со стороны защиты были выступления с аргументами, с доводами, с документальными доказательствами, которые заняли несколько часов. Затем это было передано суду, приобщено к материалам дела. Это не просто слова, это ссылки на конкретные нормы законодательства, на документы, на письма и так далее. Но это никак не отражено в приговоре, как будто этого не было, суд просто не обратил внимания. Согласно Уголовно-процессуальному кодексу, процессу, суд обязан оценить доводы обеих сторон: и обвинения, и защиты. А приговором стало почти без изменений обвинительное заключение, которое Генпрокуратура утвердила в январе 2022 года. Естественно, в обвинительном заключении не могут быть учтены доводы защиты, его же готовит обвинение.

«По приговору складывается такое ощущение, как будто защиты не было, в принципе никто не защищался, все согласны с этим обвинением»

Андрей Левченко

И суд: ладно, раз согласны, мы перепишем обвинение и будет такой приговор. Во-первых, это не так. Мы совсем не согласны и не будем согласны, никто из осужденных. А во-вторых, у нас есть конкретные доводы защиты, про которые я уже сказал. Суд не может не давать им оценки по закону, а вынес приговор без этого. Соответственно, я говорю, что суд нарушил закон, Уголовно-процессуальный кодекс. — А почему вы думаете, что кассационный суд просто не согласится со всеми доводами нижестоящих судов? — Мы надеемся на то, что право все-таки на каком-то этапе начнет работать. Если это будет не кассационная инстанция, значит, это будет надзорная инстанция — Верховный суд. Мы рассчитываем на то, что в какой-то момент все-таки вышестоящие судьи, которые будут рассматривать [материалы], будут это делать на основании права. — То есть вы все-таки еще надеетесь на российскую судебную систему? — Я надеюсь, что у нас все-таки не до конца правовая система разрушена, и те остатки, которые существуют, обратят внимание в правовом порядке на эти решения судов. Мы, собственно говоря, ничего не просим такого сверхъестественного. Мы говорим: пожалуйста, вышестоящие судьи, расцените на основании норм права, на основании тех кодексов, по которым вы в первую очередь работаете. — А не может суд в первую очередь отправить дело на новое рассмотрение? — Да, вариантов несколько. Кассационный суд может изменить решение суда, соответственно, оно просто поменяется. Он может его отменить и вернуть дело в прокуратуру на так называемое дополнительное расследование. Соответственно, из прокуратуры оно попадает обратно в Следственный комитет, и они должны провести новое расследование с учетом указанных судом нарушений. При отмене решения суда — это возврат дела в какую-то из двух нижестоящих инстанций тоже для повторного рассмотрения. В таком случае суд тоже объясняет причину.

— А не страшно вам, что будет точно такое же решение при повторном рассмотрении? — Этот вариант тоже возможен, но я-то рассчитываю на то, что при повторном рассмотрении мы докажем нашу невиновность. Вот и всё. — Почему, если при первом рассмотрении этого не получилось? — Потому что вышестоящая инстанция указывает суду первой инстанции, что приговор вынесен незаконно по каким-то определенным критериям. Если кассационный суд укажет на то, что в каких-то местах не оценены доводы защиты, суду первой инстанции придется их учитывать. Так возникает ситуация, что при учитывании этих доводов защиты виновность признать невозможно. Вот в чем дело. То есть, если на них не обращать внимание, как будто их нет, тогда всё просто. Их потому и не оценивали, насколько я понимаю, потому что, если суд углубился бы в эту оценку, как он должен был сделать, невозможно было бы вынести приговор, понимаете? А когда ты берешь одну линию нападения и вторую линию вообще не принимаешь во внимание, то да, просто можно переписать [обвинительное заключение], что, собственно, и было сделано. — Вы немножко оптимист? Верите в судебную систему? — Я, наоборот, в нее не верю. Я имею в виду в глобальном смысле в то, что она работает так, как должна работать. Конечно, нет, не работает. Я не только себя имею в виду, говорю в целом. Сколько людей пострадало от правоохранительной и судебной систем? Очень много. Соответственно, я не могу оценивать все эти органы как работающие в правовом режиме. Сто процентов это не так. — Мы сейчас говорим только про суд? Или про следствие тоже? — Правоохранительная система в соответствии с законодательством — это все правоохранительные органы: Следственный комитет, прокуратура, МВД, ФСБ. Судебная власть отдельно. Я говорю и про правоохранительные органы, и про судебную власть. Я считаю, что они в целом у нас работают не в правовом режиме. Но это же не значит, что мы должны сидеть, руки опустить и ждать, когда они начнут работать в правовом режиме… — А почему они не в правовом режиме работают? — Потому что у людей есть права, прописанные в федеральных законах, а они их нарушают. Люди к ним обращаются, например, за возбуждением уголовных дел, а они их не возбуждают, не находят основания, хотя явные основания есть. Я имею в виду, что, когда люди говорят, что правовая система не работает, это значит, что внутри нее настолько часто встречаются такие случаи, что можно сделать вывод, что она в принципе не работает в правовом режиме. Если бы это были какие-то разовые случаи, мы могли бы сказать: в целом она работает, но бывают иногда нарушения, допущенные кем-то из недобросовестных сотрудников. А когда это массовое явление: в каждом городе, в каждом регионе такие вещи постоянно случаются каждый месяц, можно сказать даже, наверное, каждый день. Тогда мы можем сказать: извините, правовая система в целом не работает по закону — и всё.

«Жена в шоке была весь первый год»

— Оцените, пожалуйста, профессионализм тех сотрудников Следственного комитета, которые с вами работали. — Честно говоря, как-то так получилось, что я его должен оценить как не очень высокий. Как ни странно. На мой взгляд, такому уголовному делу явно придавалось повышенное внимание. — Как вы это понимали в процессе? — Смотрите, дело по незаконным основаниям было передано центральному аппарату Следственного комитета. Потому что в УПК есть конкретные основания для его передачи. Так вот всё, что там прописано, здесь отсутствует. — Почему, по вашему мнению, в центральный аппарат дело передали? — Я думаю, что это чисто из-за политической окраски этого уголовного дела, которое на самом верху федеральной исполнительной власти, так скажем, обсуждалось. То есть те люди, которые на высшем уровне федеральной власти занимаются какими-то вопросами, они взаимодействуют не с региональными правоохранительными органами, разумеется, они взаимодействуют с центральными органами, которые располагаются в Москве, у них с ними просто есть выстроенный диалог. Так удобнее работать. — Когда вы со следователем общались, звучала эта история про политическую окраску дела? Как вообще строилось ваше общение с ним? — Никак, представляете? Я его в глаза ни разу не видел. — Как так вышло? — По большим уголовным делам есть следственная группа. Это бывает несколько человек. Когда меня привезли в Москву и распределили в следственный изолятор, полгода просто ко мне вообще никто не приходил. — Что вы делали в это время? — Писал письма, общался со своими друзьями, читал книги, спортом занимался. — Ни одного следователя у вас не было? Ни одного сотрудника полиции? Ни одного сотрудника Следственного комитета? — Да, да. Понимаете? — Мне, если честно, сложно представить. — А это, кстати, сплошь и рядом сейчас так происходит. Не только в Москве, в Иркутске точно так же. — А было у вас понимание, что происходит со следствием в эти полгода? — У меня адвокат был из Иркутска, он не мог часто приезжать, потому что это просто даже накладно. Еще была пандемия, ограничения доступа и так далее. В общем, я за это время с адвокатом встретился, наверное, раза два-три, когда были суды о продлении меры пресечения.

«То есть мы, честно говоря, не понимали, что происходит, нас никто в курс дела не ставил, что они вообще делают»

Андрей Левченко

— Получается, что вас арестовали, избрали меру пресечения, увезли в Москву — и тишина? — И тишина. Сплошь и рядом так происходит. Соответственно, [был] московский следователь из центрального аппарата, между прочим в должности генерал-майора. Он расследовал дело Навального, Улюкаева. Он не вызывал меня на допрос, меня ни разу не вывезли в Следственный комитет. Я всё время находился в СИЗО. А потом мне изменили обвинение. Уже после Нового года, в апреле 2021 года, мне принесли текст нового обвинения, в котором в три с половиной раза сократили сумму ущерба (не 180 миллионов, а 55): получите, распишитесь. И всё. Говорят: «Мы начинаем вас ознакамливать с материалами уголовного дела, мы закончили следствие». Это всё приносят рядовые следователи из группы, лейтенанты, молодые парни. Я им начинаю задавать какие-то вопросы, они говорят: «Я вообще, извините, не в курсе, в несколько следственных групп вхожу, ваше дело же вообще из Иркутска? Я по вашему делу вообще ничего не знаю, ни разу его не открывал, ни один том… Следователь, который ведет ваше дело, вызвал меня и сказал пойти и вручить эту бумагу, я пришел вручать бумагу, я ее даже не читал...» О чем с ними разговаривать? Я раза три просил передать руководителю следственной группы, что хочу встретиться с ним. Каждый раз разные люди приходили, никто из них ничего не знал. Я каждому из них — там человек пять ходило — передавал просьбу. Со мной ни разу следователь не побеседовал.

«Я даже не знаю, как мой следователь выглядит»

Андрей Левченко

Даже мой адвокат видел его один раз, случайно, когда ходил ознакамливаться с делом в Следственный комитет. В суды по мере пресечения тоже ходили эти ребята, читали по бумажке. Причем руководитель группы даже не понял, что это мой адвокат сидел, начал со своим подчиненным что-то по моему делу обсуждать. — То есть, по сути, общения со следствием и не было? — Не было. И до этого, до моего задержания, тоже не было. Я вообще никем не был: ни подозреваемым, ни обвиняемым. Дело до моего задержания существовало 1,5 года. Меня в это время даже как свидетеля не вызывали. — Мы с вами разговаривали за несколько месяцев до вашего задержания. Вы тогда, летом 2020 года, вообще предполагали, что вас могут задержать? — Я же вам говорил, что допускаю, что будут максимально жесткие, незаконные действия в моем отношении и в отношении отца. — Под максимально жесткими действиями можно разное подразумевать. Вы имели в виду именно то, что вы станете фигурантом уголовного дела и вас задержат? — Либо фигурантом уголовного дела, либо начнут обвинять... Любое изобретут, что-нибудь в СМИ запустят, например. Это тоже довольно жесткие действия, я считаю, потому что как в такой ситуации жить? Вокруг тебя люди — семья, родственники, друзья. Я допускал беспредел в моем отношении. Вот он случился. — Представляли себе, что вас задержат? — Нет, а зачем? — Может быть, готовились к этому? Продумывали свои действия? — Я, наверное, готовился бы к чему-то, если бы совершил уголовное преступление. В местах лишения свободы я видел много людей, которые говорят: «Да, я сижу за дело, я прекрасно понимал, что меня могут задержать». Но он так говорит в другом ракурсе: он говорит, что понимал, что совершил преступление. У меня другая история. Я не совершал преступление. Я не настолько настроился на то, что меня задержат, чтобы предпринимать какие-то подготовительные действия. Понимаете? Я все-таки надеялся на здравый смысл какой-то. Наверное, зря. — То есть в итоге, когда к вам пришли утром, в 6 утра, вы были совершенно к этому не готовы? — Нет, я спал еще. У меня жена, ребенок — все спали. Не готов, конечно. — Помните первую мысль? Когда в дверь позвонили, вы пошли открывать, что подумали? — Я подумал, что у меня ребенок спит, его сейчас разбудят, это будет не очень хорошо, ему 3 недели было. Я же прекрасно понимаю, что там дальше последует. Придут незнакомые люди, которые будут ходить по квартире. Никто из них не разуется, осень, будет грязновато, тут маленький ребенок. Это не очень хорошо. — Как жена с ребенком отреагировали на это всё? — Ребенок, слава богу, не сразу проснулся, часа через полтора.

«Жена, конечно, просто в шоке была. И не только сразу, примерно весь первый год. Потом уже немножко отходить начала»

Андрей Левченко

— Вы пропустили первые годы жизни своего ребенка, как он рос, как первый раз перевернулся, улыбнулся. Как вы сейчас наверстываете это? — Это наверстать невозможно, я думаю, время не вернешь. То есть я смотрю на фотографии, когда он был маленький, но фотографии — это фотографии, ты же не контактируешь со своим ребенком. Он сейчас вообще другой, ему почти 3 года. Я только могу фантазировать, как это было. — Что чувствуете? — Боль. Это нелегко вообще. — Как-то изменилось ваше отношения к семье после всей этой истории? — Я уже об этом пытался несколько раз сказать. Сейчас мне не нравится, что будни начали затягивать. Ты начинаешь одновременно кучей всего заниматься. А на самом деле многое не надо делать. Ничего положительного в твоей жизни лишние дела не принесут, ни в каком плане: ни в моральном, ни в профессиональном, ни в семейном тем более. Просто такая современная жизнь. Так получается, что ты занимаешь всё свое время и перестаешь иметь возможность в итоге уделять время близким, родным. Потом иногда трудно отыграть это: ты не бросишь дело на середине, нужно довести его до логического конца. Надо вот это четко понимать. И иметь решительность чем-то новым не заниматься, понимая, что тогда важное от тебя уйдет. Вот такие мысли. — Видела очень трогательное видео встречи с вашей женой в тот момент, когда вы вышли из колонии уже. Что первое вы ей сказали?

— Я уже не помню, там какие-то такие были разговоры, ни о чем глобальном. Слава богу, в колонии ты имеешь возможность каждый день разговаривать по телефону — аппараты висят прямо в отрядах, в коридоре. И когда я уже был в колонии, то звонил каждый день. Представляете, сколько я наговорил за 2 месяца к моменту встречи? — В СИЗО нет такой возможности? — Да. Конкретно в иркутском СИЗО несколько корпусов, в некоторых люди не звонят по месяцу, по два, а потом им дают позвонить на 3 минуты. Некоторых вообще не водят на звонки никак. Там с этим техническая проблема. Есть, например, большой корпус на 450 человек, и там один телефон в коридоре. Соответственно, можно просто математически посчитать [сколько нужно времени], чтобы человек мог звонить хотя бы каждую неделю по 15 минут... Это физически невозможно: сотрудники СИЗО должны человека привести, стоять рядом, пока он звонит, проконтролировать всё, чтобы он вроде как ничего лишнего не сказал, и так далее. Это всё в законе прописано. А это делают те же самые сотрудники, которые занимаются всем. Во-первых, это их обязанность, которую они считают как бы неважной, то есть можно без этого обойтись — не звонит и не надо ничего делать. Во-вторых, у них реально есть много дел, которые нужно выполнить, и они просто не успевают. Сотрудников не хватает для того, чтобы люди звонили. Это 100%. Должно быть и больше телефонных аппаратов. Это технически не проблема, можно сделать за час: повесить розетку, установить разветвитель и еще три аппарата. Но для этого еще надо в корпус добавить пару человек, чтобы они занимались в том числе звонками. У сотрудников СИЗО рабочий день с семи до четырех. Они просто не успевают, и люди не звонят месяцами. В каких-то корпусах ты можешь раз в неделю позвонить, 15–20 минут — всё. И при этом, если тебе надо позвонить нескольким людям, что ты обсудишь за 15 минут? Получается, по 3–5 минут на каждого. — Сергея Георгиевича не заметила на видео. — А он был в Москве в это время. Были какие-то у него в Госдуме мероприятия. Он не мог пропустить. — Но это как будто немножечко вопрос, который мы обсуждали чуть раньше, про приоритеты. — Мы с ним встретились на следующий день. Он меня в Москве встретил в аэропорту через сутки.

О жизни в элитном СИЗО в Москве и в камерах с бомжами

— Есть ли разница между СИЗО в Москве и в Иркутске? И в чем она? — В Москве девять СИЗО. Это семь СИЗО ГУФСИН Москвы и два СИЗО, которые подчиняются Федеральной службе исполнения наказаний, — СИЗО № 1 и СИЗО № 2 ФСИН России. Номер два — это широко известное «Лефортово». А номер один — это «Матросская тишина». В «Матросской тишине» около 2,5 тысячи человек, по-моему, содержится. И на территории этого СИЗО внутри есть еще свой забор, своя отдельная территория, где находится СИЗО № 1 ФСИН России. То есть СИЗО внутри СИЗО. Маленькое, на 100 человек всего. То есть в той большой «Матросской тишине» — 2,5 тысячи, а это одно здание, на трех на этажах находятся камеры, их всего 30 штук, там максимум 100 человек. Я вот в этом был. В «Лефортово» даже 400 человек содержится. Вот я в это спецСИЗО на территории «Матросской тишины» и попал. — Как будто немного элитное СИЗО? — Не немного, прямо конкретно элитное. Через несколько месяцев, когда задержали Навального, когда он прилетел после Германии, его туда же посадили. Там держали Ходорковского (признан Минюстом иноагентом), Улюкаева. Всех, кого мы можем вспомнить, кого задерживали и в СИЗО держали. Вот там условия по сравнению с Иркутском просто шикарные. В каждой камере находится в холодильник, телевизор, есть горячая и холодная вода, нормальный туалет с унитазами, извините меня. Здесь, в Иркутске, этого почти нигде нет — в камерах нет ни холодильников, ни телевизоров и нет даже горячей воды.

«Я говорил всё время, что у нас нет горячей воды, и холодной тоже нет, у нас есть ледяная. Это третий тип»

Андрей Левченко

Реально руки отмерзают под ней, особенно зимой. Здесь у меня знаете, какой холодильник был год с лишним? Мы использовали эту характеристику воды — ледяную: набирал в тазик воду, в пакетик что-нибудь спрятал — и туда, сверху придавил. Вот такой холодильник у меня был, получается, с февраля 2022-го по март этого года. Но это различия в этом конкретном СИЗО. В остальных, я думаю, даже, наверное, хуже, чем в Иркутске. Я смотрел на ту же «Матросскую тишину», когда нас туда вывозили, например, на флюорографию раз в полгода. Это просто кошмар: не было никаких ремонтов годами, всё очень в запущенном состоянии. В Иркутске в этом плане получше. — Если можно так говорить, то вам повезло? — Да, раз уже такое произошло. Но, опять же, я думаю, что, если бы дело расследовали здесь, может быть, такого, наверное, правового беспредела не допустили бы следственные органы. — Почему? — Всё равно люди, которые на земле, все-таки по-другому думают, а люди, которые сидят в кабинетах в Москве и даже не общаются с подследственными, вообще максимально оторваны от реальности, от действительности, от людей, им они вообще не важны: какая разница, у меня написан на бумажке Левченко, зачем мне на него смотреть, я просто дело сшиваю в тома и направляю в суд. А здесь люди всё равно понимают, что так нельзя в целом. — Почему вы так думаете? — Ну я же с ними тоже взаимодействовал. Это же не первое мое уголовное преследование. Как губернаторские выборы вошли в горячую фазу, тогда всё началось, в 2015 году, за месяц до выборов, и продолжается, по сути, до сих пор. Я за 7 лет столько видел разных следователей, имею возможность сравнить. Здесь всё равно они как-то боятся, что ли, совсем переступить черту, а там вообще не боятся. Там у них всё — выше некуда. — Есть разница в отношении сотрудников ГУФСИН в Москве и в Иркутске? — Там, в том СИЗО, где я был, содержатся высокопоставленные чиновники или серьезные бизнесмены, соответственно, у них неплохие адвокаты, и какое-то неверное действие в отношении этих людей сильно дорого стоит. Но и там, конечно, были некоторые моменты. Здесь люди, наверное, не привыкли к тому, что за какие-то действия в отношении заключенных можно понести ответственность, и в принципе многие допускают действия, так скажем, грубые, незаконные и так далее.

«Я уже говорил, что физического насилия ко мне не применялось. Только психологическое давление»

Андрей Левченко

Например, в Иркутск я приехал, меня завели в камеру в подвальном этаже. Потолки невысокие, окно под потолком, небольшое и наполовину закрыто стеной: здание вплотную стоит. От окошка остается маленькая полоска. С учетом того, что рядом — стена, свет вообще не попадает, всё время полумрак. Камера малюсенькая: шаг сделал — и всё, ты пришел... Пространства нет никакого. Через пару дней одного человека заселили. Я так понял, что это был человек, который был направлен для того, чтобы, так скажем, проработать [меня]. Потом его убрали — и всё, видимо, какие-то решения были приняты, — заселили человека, которого недавно задержали, бомжа со второй группой инвалидности по психическим заболеваниям, то есть человек плохо пахнет, неуравновешенный, уровнем развития, как ребенок. И ты находишься с ним на расстоянии метра круглосуточно, этот человек неадекватен, ты не знаешь, что от него ждать. Потом его убрали, заселили второго такого же. Тот еще с ВИЧ. Вел себя так примерно: просит его куда-нибудь отпустить, разбегается, головой бьется во входную дверь в камеру, разбивает голову в кровь, а он с ВИЧ. Ходишь вокруг него, чтобы не коснуться. Вроде как так-то и не заразишься, конечно, даже если с кровью проконтактируешь, но всё равно не хочется проверять. И это продолжалось неделями. — Как вы этим справлялись? — Ну справлялся, приходилось. Старался людей успокоить словом. А что еще остается? У тебя единственный вариант, чтобы человек себя максимально спокойно ощущал, чтобы у него было психологическое спокойствие, тогда тебе будет спокойно самому. Вот я пытался такое спокойствие создать какими-то успокоительными речами, еще чем-то жизнеутверждающим: всё будет хорошо, тебя скоро отправят на лечение. Им сложно это объяснить, но пытался. — Вы обращались в администрацию СИЗО по этому поводу? Как строилось это общение? — Я понимал, что прямое обращение в администрацию — бессмысленное занятие, потому что администрация распределяет людей по камерам. Если уж мне такого человека распределили, понятно, что это не случайность. Поэтому написать заявление: вы знаете, ко мне распределили вот такого человека — глупо. В таких случаях можно только вынести в публичное пространство. Когда у меня была такая возможность, мы это делали, потому что это же ненормально. — Кто, по вашему мнению, принимает такие решения? — Принимают чаще всего следственные органы, то есть самой службе ФСИН это вообще не надо чаще всего. Зачем? То есть это всё извне приходит, они только исполняют. Я думаю, что и в случае с этими пытками, которые были [в Иркутске], это тоже не внутренняя история, пришла извне. — Вы говорили, что спортом занимались, а как это в таких условиях? — Есть прогулки, примерно по часу, если мы про Иркутск говорим. Там небольшие дворики, в основном размерами с камеру, но без мебели, соответственно, побольше места. Там можно отжиматься. Ты можешь с собой взять, если не сильно будут ругаться сотрудники, пару пятилитровых бутылок с водой. Я даже делал удобные ручки к ним из мусорных пакетов, чтобы можно было ухватиться нормально, как гантели. В некоторых двориках есть турники и брусья. Это вообще самое хорошее: на них можно очень много всего сделать. Если еще такие гантельки есть, прямо можно нормально позаниматься. — Каких людей вы встретили в СИЗО и в колонии за это время? Что это были за люди? — Если говорить о таких преступлениях, которые, к сожалению, стали рядовыми, сейчас в колониях огромная часть людей — за совершение преступлений, связанных с наркотиками. Может быть, одна из самых распространенных статей. Это вообще говорит об уровне незаконного оборота наркотиков в нашей стране. Мы должны понимать: отбывает наказание маленькая толика этих людей, подавляющая часть находится на свободе и этим занимается каждый день. И это катастрофа, я считаю, страшно. Дальше — различные кражи, драки, нанесения телесных повреждений разной тяжести. Таких [людей] 80 с лишним процентов. — Были ли у вас с кем-то конфликты? — Случались, да. — Как это выглядит в СИЗО, в колонии? — Конфликты, которые существуют в исполнительной системе, чаще бывают в колониях, не в СИЗО. В СИЗО ты все-таки в камере находишься, там у тебя несколько соседей только, и всё. В колонии же более свободное перемещение, с бо́льшим количеством людей общаешься: больше людей — больше контактов — больше разных случаев для конфликтных ситуаций. Ну как это выглядит? Как в обычной жизни, только надо понимать, что тут одни мужчины, и чаще всего, так скажем, такого мировоззрения, что конфликты можно и нужно решать силовым путем, какими-то грубыми выражениями, а по-другому не надо решать. — Дрались? — Нет, не дрался. Не доходило до этого как-то, удавалось, так скажем, объяснить. Все-таки мне уже пятый десяток, а подавляющее большинство этих людей младше меня. Кое-что проще все-таки объяснить, когда человеку лет на 10–15 меньше, чем тебе. Ну подрался бы, а что такого? Ничего страшного. Меня это не пугает. — Подружились с кем-то? — Да. — Поддерживаете сейчас отношения? — Дело в том, что те люди, с которыми я хотел бы общаться, они там еще находятся, поэтому я с ними общаться физически не могу. — Письма писать? — Нужно понимать, чтобы на мой номер могли звонить, его должны внести в компьютер, так скажем. Нельзя позвонить на любой номер, только если он будет включен [в список]. Я туда тоже позвонить не могу. В колонию письма почти не ходят, там с этим очень тяжело, в СИЗО — проще. А так получается, что люди, с которыми я общался, в большинстве уже переместились в колонию. — А с кем подружились, что это за люди? — Чаще всего это люди взрослые, уже состоявшиеся и, на мой взгляд, порядочные. Я даже документы этих людей видел, с адвокатами с моими обсуждал эти случаи. Потому что они очень похожи, очень похожая схема, когда начинают привлекать к уголовной ответственности людей из сферы власти, из сферы бизнеса.

«Я поеду и постараюсь не умереть» — о «Вагнере» и СВО

— Тема СВО в СИЗО, в колонии как-то обсуждается? Как вы вообще узнали о начале спецоперации? — Из телевизора... Нет, наверное, не из телевизора. Он у меня появился в Иркутске в сентябре-октябре, а так там есть радио, оттуда и узнал. Потом из газет, которые мне сестра передавала. Отношение [в СИЗО и колонии] к спецоперации основано в основном на тех репортажах СМИ, которые люди видят или слышат по радио и телевизору. То есть фактически транслируется официальная точка зрения федеральных органов власти. Не об этом надо говорить, наверное. Надо говорить о том, что из исполнительной системы очень много людей попало в ЧВК «Вагнер» в том числе. Очень большая часть из этих людей погибла, причем сразу, в первые недели. — Откуда вы это знаете? — Потому что, когда я находился в колонии, оттуда несколько раз уезжали [на СВО]. И люди звонят родственникам [уехавших на СВО], а этих людей нет, умерли. Погибли, точнее. Убили их. И [среди них] очень много хороших парней. Есть хорошие люди, как это ни странно звучит, в исправительных учреждениях. Многие попали по глупости, заодно, а сами хорошие. И их нет. Это очень плохо. И очень страшно. Почему хорошие люди туда попадают и погибают? Потому что у человека, который по глупости попал или за компанию, у него нормальная семья, дети. Он себя корит за то, что произошло. Он прямо не может, потому что у него там дети брошенные. Почему об этом думал я? По той же причине. Ты думаешь: я поеду, постараюсь остаться в живых, постараюсь не умереть, пройдет полгода или год, например, я буду со своей семьей. Я буду иметь возможность звонить 100%, даже там, по видеосвязи, часто. Их отпускают в отпуска, я смогу увидеться, дома быть. Реально нормальные люди вот этого хотят. Для этого туда они едут чаще всего. И они и погибают.

«Важно правовой беспредел прекратить» — о планах на будущее

— Чем вы сейчас будете заниматься? — Сейчас занимаюсь тем, чтобы мы победили на выборах в городе Ангарске. Я руководитель избирательного штаба в соответствии с решением городского комитета. Плюс недавно партийная организация оказала мне такую честь и избрала членом бюро областного комитета, которым я никогда не был ранее. Это довольно высокая должность, на мой взгляд, всего 12 человек в бюро состоит. — Мне кажется, что с учетом того, что ваш отец руководит обкомом, и с учетом политического контекста это самое логичное решение, довольно ожидаемое. — Наверное, логично, но для меня это было довольно неожиданно, я на это не рассчитывал, поскольку, даже когда был руководителем фракции, депутатом заксобрания, я не был членом бюро. — А кроме политики? — Кроме политики буду заниматься строительством, чем я, в общем-то, всю жизнь занимался. К сожалению, пока я был в неволе, «Стальконструкцию» — наше предприятие — по нескольким искам обанкротили через суд. Юрлицо еще есть, есть весь имущественный комплекс, но им невозможно распоряжаться, предприятие фактически не действует, хотя существует. Поэтому, видимо, придется мне работать не в «Стальконструкции» в ближайшее время. — Будете свою компанию организовывать? — Скорее всего, да. — Есть ли у вас планы или желание использовать тот опыт, который вы получили за эти три года, как-то переработать в то, чтобы изменить эту систему? — Конечно, есть. И раньше были, честно говоря. Но сейчас я убедился на своем опыте. Очень важно правовой беспредел, обывательским языком, просто прекратить.

«У нас отличные законы. Качество нашего законодательства замечательное, я считаю. И не только я. Просто допускается их нарушение, когда надо»

Андрей Левченко

Если их просто исполнять, у нас вообще всё хорошо будет в этом плане. Поэтому на максимально высокой публичной площадке должен состояться серьезный разговор об этом. Например, в Госдуме. Уже есть депутаты, которые могут повлиять... Ничего не надо создавать, у них есть функция депутатского контроля. — Но они же сейчас этим не занимаются. — Я думаю, что всё большее и большее количество депутатов это начинает не устраивать, касаться их самих. Они же все здесь живут, их родственники и знакомые. Сейчас тем более. Невозможно, если есть беспредел, чтобы, например, окружения депутата Государственной думы или какого-то министра он не касался. Их это начинает не устраивать. Надо подтолкнуть к тому, чтобы этот комок накопился и к такому разговору привел: всё, хватит, надо завязывать с этим делом, пусть судебная и правоохранительная системы работают самостоятельно, не надо влиять на них. — Почему вы думаете, что это можно решить разговором? — Этот разговор должен быть с последствиями: с этим надо бы заканчивать, тех, кто не понял, будем наказывать. В Уголовном кодексе есть конкретные статьи под нарушения для следователей и оперативных работников, отдельные статьи для прокуратуры и для судебных органов. Эти статьи вообще не работают у нас, никого по ним не привлекают. Просто единичный случай на десятилетия. Разговор должен быть о том, что будут применяться эти статьи. Даже одного такого разговора достаточно, чтобы там такой переворот произошел, я вас уверяю. Если, например, в регионе одного какого-то судью привлекут за вынесение заведомо незаконного приговора, как это звучит в статье, они так все напугаются, что у них просто перелом произойдет. Официально, например, это может быть заседание Государственной думы по конкретному вопросу, с конкретными докладами, с конкретными докладчиками из тех же правоохранительных органов. Если министру МВД, например, или председателю Следственного комитета большинство депутатов задаст вопросы по конкретным случаям, он пойдет и в тот же день возбудит уголовное дело. И если возбудит, у всей этой правоохранительной системы мышление поменяется: оказывается, всё — так нельзя — будет в головах людей. — Почему вы так думаете? — Потому что это значит — тебя может коснуться, оказывается. Никого же не касается, есть статья да есть, она десятками лет в отношении ни одного судьи не применялась, а тут, представляете, прецедент. — Но этот же разговор нужно как-то стимулировать? Сами-то вы что можете сделать в этой ситуации? Книжку написать? — Нет. Заниматься все-таки политикой желательно на самом высшем уровне, потому что, если говорить об этом на уровне города, например, Ангарска, мало можно изменить эту ситуацию. Это, конечно, разговор на федеральном уровне. — А вы что будете делать для того, чтобы этот разговор состоялся? — Я здесь в разговоре с политиками буду убеждать в том, что к этому надо прийти и стараться, чтобы в Государственной думе, в Законодательных собраниях большинство таких людей, которые солидарны со мной, постепенно оказывалось. Этот вопрос по щелчку пальцев не решается. Это все-таки, в моем понимании, выборная история на несколько лет. То есть я глубоко убежден в том, что нормальным обычным выборным путем в течение нескольких лет, примерно пяти-семи, можно во власти на всех уровнях добиться нахождения людей, которые мыслят в правильном направлении, которые поддерживают здравый смысл. Источник: ИркуСити

425

07.08.2023 в 15:03

Рубрики

Контакты

Реклама

Наши социальные сети:

ТОП-новости

Заместитель начальника полиции Иркутска на охоте убил человека

Каждый четвертый мобилизованный из Усть-Кута уже погиб или пропал без вести в Украине

Полиция в Усть-Куте умерла? Ничем другим отсутствие реакции на тяжкие преступления объяснить нельзя

В Усть-Куте судят бывшего директора Службы заказчика и первого заместителя главы за служебный подлог

Бедный Усть-Кут. ГОРОНО сегодня руководят алкозависимые и женщины с пониженной социальной ответственностью

Наркообстановка в Усть-Куте на ноябрь 2024 года

Детектив в Ангарске: гонки со стрельбой с переворотом устроил пьяный лихач

Мэр Ангарска Сергей Петров: Как сбездебатить целый город

Сбездебаченный трамвай.

Андрей Левченко возглавил предвыборный штаб КПРФ в Ангарске. Интервью с бывшим депутатом заксобрания, который 3 года провел в заключении

«Отличные законы у нас»: осужденный на 6 лет Андрей Левченко — о жизни в СИЗО, «Вагнере» и плана

🐻Доходы мэра Ангарска Сергея Петрова в 2022 году уменьшились в 520 раз по сравнению с 2021 годом