Десятки тысяч человек прошли через иркутский Озерлаг, крупнейший лагерь для политзаключённых в СССР
В сентябре 2024 года Генпрокуратура заявила, что пересмотрит часть дел о реабилитации жертв сталинских репрессий. Лишиться статуса реабилитированных могут десятки тысяч людей. В июне слово «массовые» исключили из официальных документов, касающихся сталинских репрессий. При этом сами дела репрессированных до сих пор хранят под грифом «секретно». В стране сносят памятники жертвам репрессий, а самому Сталину воздвигают новые. Поэтому сегодня так важно говорить о том, что стараются умолчать и скорее забыть.
При словах «сталинские репрессии» на ум обычно приходит Колыма и 1930-е годы. Но мало кто знает, что крупнейший лагерь для советских политзаключённых действовал в Иркутской области с 1948 по 1954 год. После войны с запада в Сибирь потянулись этапы с сотнями тысяч заключённых. В Иркутской области один за другим появлялись новые и росли старые лагеря: Китойский, Ангарский, Тайшетский, Усольский, Усть-Кутский и Илимский. Но особняком среди всех стоял известный своей жестокостью «Особый лагерь № 7 Озёрный» или попросту Озерлаг.
«Пытавшихся сбежать расстреливали, а трупы оставляли лежать у дверей барака, чтобы запугивать остальных»
Особые лагеря создали в СССР в 1948 году. В них собрали «особый контингент» — арестованных по 58-й статье за «антисоветскую деятельность». Понятие антисоветской деятельности закон трактовал очень широко: от шутки про Сталина до вооружённого восстания.
«Мы наивно полагали, что особые лагеря были созданы, чтобы облегчить условия содержания политическим, отдалив их от уголовников. В реальности они были организованы, чтобы лучше их терроризировать. Каждая пара заключенных должна была свалить 13 м³ стоячего дерева, 6 м³ нужно было распилить, кроме того, сжечь срубленные ветки. Работа длилась десять часов, не считая дороги туда и обратно. Тех, кто пытался сбежать, расстреливали, а трупы оставляли лежать у дверей барака, чтобы запугивать остальных», — вспоминал заключённый Озерлага, австрийский коммунист-подпольщик Карло Штайнер.
В особлагах действовал гораздо более жёсткий, в сравнении с обычными исправительно-трудовыми лагерями, режим: жилая площадь из расчёта один квадратный метр на человека, запирающиеся на ночь бараки, право лишь на одно письмо раз в полгода. За проступок права на переписку могли и вовсе лишить. «Ни шить, ни вязать, ни вышивать, ни смеяться, ни плакать, ни отойти на десять метров от барака — за всё полагается карцер. Нас пытались превратить в идиотов, автоматов. Некоторые сходили с ума» — вспоминала заключённая Анна Баркова.
Узники Озерлага: Ида Наппельбаум, Сергей Войцеховский, Хава Волович, Теодор Шумовский
Участница польского антифашистского сопротивления Юзефа Цешко писала: «Нас погрузили в товарные вагоны и повезли вглубь России. Многие погибли в дороге от холода и голода, многих расстреляли. Везут в столыпинских вагонах вместе с блатными, теснота. Блатные отбирают наши вещи, и конвой не вмешивается. Воды нет, оттопив, соскребали со стен вагона иней, настроение хуже некуда. Привезли в Озерлаг. Работы очень тяжёлые, лесоповал и земляные на железной дороге, нормы большие, инструмент: пила, лопата, топор. Кормят от выработки, штрафной паёк; норму трудно выполнить. От недоедания женщины болеют, надежды на улучшение нет. Я отбываю срок десять лет, вот такая справедливость. Живу вдали от Родины, тоскую, иногда до боли».
В особлагах действовал удлинённый рабочий день и увеличенные нормы выработки. Политических заключённых предписывалось использовать на особо тяжёлых работах: в шахтах, на лесоповале, при строительстве железных дорог, земляных насыпей и крупных комбинатов. Заключённый Озерлага, писатель Григорий Ворожбитов вспоминал: «Работали мы десять часов в сутки. Если кому-либо из надзор-персонала приходило в голову назвать какую-нибудь работу срочной — работали и в темноте, при свете фонарей. Работали до потери сознания. Вспоминаю несколько таких периодов, когда мы работали по двадцать часов в сутки, после чего падали мёртвыми на два часа сна, поднимались и опять шли на работу».
Строительство железной дороги заключёнными
Вместо имён узникам особых лагерей присваивали порядковые номера из букв и цифр. Например, заключённая Вера Прохорова для начальства и надзирателей была «АГ-294». Так к ней обращались, и так она обязана была представляться. Когда заключённый умирал, его хоронили на лагерном кладбище, а на могиле ставили табличку с порядковым номером вместо имени. Например, на могиле умершего в Озерлаге Сергея Войцеховского было выбито только «436».
Усиленным в особых лагерях было всё, что касалось охраны: многочисленные конвойные войска, больше заборов, колючей проволоки и освещения. Из-за всего этого производительность особлагов так и не вышла в плюс. Например, в 1949 году труд политзаключённых принёс казне 443 миллиона рублей, а потратили на них 700 миллионов. Нерентабельность особлагов была очевидна даже их узникам и надзирателям, и вопрос этот неоднократно поднимали в разговорах между собой. «Разве нам ваша работа нужна? Нам надо, чтоб вы скорей сдохли», — вспоминал Борис Беленький обращённые к узникам Озерлага слова надсмотрщика.
Озерлаг представлял собой сеть из 55 лагерных пунктов разбросанных на огромном пространстве от Тайшета до Братска. Пересылочный пункт, отдельные лагеря для мужчин, женщин и беременных, для иностранных военнопленных и обычных уголовников, сельскохозяйственный лагерь и лагеря для валки леса, штрафлаг, администрация, лагерная больница, собственное кладбище и даже свой театр — Озерлаг был целым небольшим государством.
«Мы беспрестанно находились под наблюдением. Работали при жёстком морозе, без тёплой одежды, полуголодные»
Центральной задачей Озерлага было строительство железной дороги Тайшет-Братск. Заключённые пробивали таёжные просеки, поднимали земляные насыпи, укладывали шпалы и рельсы нового пути. Помимо этого, они валили лес для нужд Чунского деревообделочного комбината, который поставлял древесину для «великих строек социализма», в том числе для Главного Туркменского канала и Сталинградской ГЭС. Руками узников Озерлага было очищено от леса дно будущего Братского водохранилища. Труд был в основном ручным, с применением самых примитивных инструментов: лопаты, кайла, тачка и мотыги.
Заключённый Борис Беленький: «Заключённые должны были взорванный ночью на береговой скале камень тачками сбрасывать в береговой откос и разравнивать его. Эта очень трудоёмкая работа производилась вся вручную без всякой, хотя бы примитивной механизации. К тому же эта работа таит в себе опасности: нарушенная взрывом скала вдруг образовывает трещины и даёт неожиданные отвалы. Был случай, когда во время обеда люди, сидевшие внизу, были задушены обвалившейся скалой».
Число узников Озерлага постоянно менялось, в разные годы в лагере одновременно находилось от 30 до 50 тысяч заключённых. Среди них были и так называемые «бытовики» — то есть сидевшие по обычным общеуголовным статьям. Но доля их не превышала одной десятой от всего населения лагеря. Уголовники обычно занимали привилегированные хозяйственные должности, которые не доверяли политическим: каптёрщиков, кладовщиков, техников, поваров, электриков и водителей.
Дмитрий Шебедев, Юрий Домбровский, Александр Гавронский, Анна Баркова
Состав Озерлага был совершенно пёстрым: обвинённые в антисоветской пропаганде или шпионаже советские граждане, заподозренные в нелояльности украинцы, беларусы, литовцы, эстонцы и латыши, сдавшиеся в плен немцам советские солдаты и военнопленные немцы, венгры и японцы, священники всех христианских конфессий и староверы, обвинённые в сотрудничестве с нацистами жители оккупированных территорий, возвращённые на родину белоэмигранты, оппозиционные Сталину коммунисты, анархисты и многие-многие другие. Заключённый Борис Беленький вспоминал: «Я всегда чувствовал, что конвой периодически инструктируется и воспитывается в духе НКВД. Им рисовали нас агентами Гитлера, шпионами и, вообще, страшными людьми. Но всё же были и среди них люди, у которых было сомнение. Они видели среди заключённых военных, бывших лейтенантов, капитанов, полковников и даже генералов. А среди невоенных они видели нормальных спокойных людей, непохожих на врагов. И порой им хотелось узнать, за что сидят люди?»
Жизнь заключённого в особом лагере — это вечный холод, голод, усталость и страх. «Мы беспрестанно находились под наблюдением. Работали в неимоверно трудных условиях, при жёстком морозе, без тёплой одежды, полуголодные», — писал Иосиф Бергер. О нехватке тёплой одежды писали даже в официальных донесениях наверх. Февраль 1950 года: «50% контингента у нас не обуто, на 07 лагпункте на 1000 человек выдано 70 шапок. Октябрь 1950 года: «К нам прислали инвалидов, разутых, раздетых. До сих пор люди ходят в трусах, нет портянок, обуви».
«Рождество отмечали, несмотря на все усилия надзирателей и начальства»
Дни заключённых Озерлага были похожи один на другой. Подъём летом в пять, а зимой в шесть утра. «Побудка была очень ранней. На скоростях бежали в кухню, получали горячую воду и баланду. Всё с жадностью выпивалось. Ещё темно, а нас уже выстраивали перед воротами и обыскивали. После „шмона“ поднимался шлагбаум и шествие, по пять в ряд, выходило за ворота. Там работяг ожидало два пулемёта, большой конвой и множество собак», — вспоминал Григорий Ворожбитов.
Один из лагерных пунктов Озерлага
Вера Прохорова продолжала: «По пятёркам выстраивали всех заключённых. Это было мучительное дело для несчастных заключённых, которые на морозе вынуждены были ждать, пока их сосчитают. После был развод в зависимости от вида работы. Наша задача была набирать дрова для зоны. Нас было по трое. Такая телега на колёсах, трое впрягаются, а сзади на площадочку кладутся дрова. В любое время года привозился обед на место работы. После обеда снова работа. После работы мы приходили в зону, шли в столовую. После отбоя нас заводили в бараки и закрывали. Как правило, мы были очень уставшие, но собирались в гости на нары друг к другу, разговаривали очень много, читали стихи, вспоминали рассказы».
Всё питание заключённых выглядело, по воспоминаниям Веры Прохоровой, так: «Мисочка жидкого супа утром. Днём мисочка такого же супа, где какие-то крупинки мелькают, плюс черпачок перловой каши. И вечером так называемый рыбкин суп, который, наверное, всё-таки поддерживал. Там рыбёшка была сварена, был всё-таки какой-то навар. Вот еда и пайка хлеба в пятьсот грамм. В бараке стоял бачок, там хвою заливали кипятком, и это был такой напиток. Он был рыжеватого оттенка, но запах был приятный».
Мемориал жертвам Озерлага в Вихоревке
Несмотря на тяжёлую лагерную жизнь, даже в Озерлаге люди находили поводы для небольших радостей. Та же Вера Прохорова вспоминала: «Рождество отмечали в лагере каждый раз, несмотря на все невероятные усилия надзирателей и начальства. Праздновали все, потому что в каждом бараке организовывала это группа верующих, в основном всегда украинки. Брали маленькую ёлочку и прятали под бушлат. В десять часов надзиратели запирают барак, и вот когда уже наступает час, спокойно в зоне, видно, что можно уже начать празднование — эти девушки все в платочках, в каких-то блузочках. Всё это добывалось страшнейшими трудами и хитростями из каптёрки в течение месяца. Украинское разноголосое пение очень красивое, масса замечательных религиозных песен, колядок».
«Ловили момент, когда муж уехал, а потом говорят: жена сбежала к другому. Вот тебе состав лагерей»
Хотя основной контингент Озерлага составляли мужчины, женщин через его стены тоже прошло немало — больше восьми тысяч. Трудились женщины на всех тех же работах, что и мужчины. Полячка Гражина Липиньская вспоминала: «Моя бригада возила землю тачками. Возили её из завалов. Замёрзшую землю разбивали ломами и грузили на тачки». Многие женщиины погибли или стали калеками из-за невыносимых условий.
Элза Стерсте, отец Антоний, Игорь Кривошеин, Анатолий Жигулин
Я работала на каменном карьере. Работа мужская, и мы выбивались из сил ради пайки. К зиме весь состав лагпункта был отправлен в больницу», — вспоминала скрипачка Надежда Кравец.
Как и среди мужчин, среди женщин встречались иностранки. «Были две или три американки, одна англичанка, японки две, из Вьетнама девушка была, из Кореи. Кто были иностранки? Как правило, это те, которые по наивности и любви вышли замуж за наших. Им давали шпионаж, а мужьям — контрреволюцию. Вот по этой линии попадали. Огромное количество наших девиц было по замужеству или по роману с американцами, и их как шпионок. Чаще всего были такие случаи, когда ловили момент, когда муж, допустим, в отпуске или уехал, а потом говорят, что жена сбежала к другому. Вот состав лагерей в основном», — рассказывала Вера Прохорова.
«Мы отказались от еды и три дня не выходили на работу. Ставили свои условия»
Сталин умер весной 1953 года. «Мы отпраздновали смерть Сталина. Уже первое сообщение о болезни всех обрадовало. А когда заиграла траурная музыка, наступила всеобщая, необыкновенная радость. Все обнимали и целовали друг друга, как на пасху. И на бараках появились флаги. Красные советские флаги, но без траурных лент. Их было много, и они дерзко и весело трепетали на ветру. Забавно, что и русские харбинцы [белоэмигранты, жившие в Китае] кое-где вывесили флаг — дореволюционный русский, бело-сине-красный. И где только материя и краски взялись?» — вспоминал писатель Алексей Жигулин.
Заключённые с замиранием сердца ждали амнистии, и вскоре её объявили. Но узников особых лагерей ждало разочарование. Амнистия практически не затронула «антисоветчиков», так как по большей части на свободу отпускали «бытовиков». Если население обычных ИТЛ после амнистии сократилось вдвое, то из 31 тысячи заключённых Озерлага на свободу вышли лишь 839 человек, да и то по большей части обычные уголовники. Разочарованные узники особлагов начали бунтовать, в Норильске и Кенгире им даже удалось на время захватить власть.
В Озерлаге ситуация оставалась спокойной, и туда стали отправлять участников восстаний из других лагерей. Но это лишь помогло организоваться озерлаговцам. «Мы отказались от еды и три дня не выходили на работу. Ставили свои условия. Пример подали женщины из Норильска, переправленные в наш лагерь после восстания. Начальство всполошилось, пообещало все условия выполнить, только чтоб мы вышли на работу. Но, конечно, многого так и не было сделано», — писала Юзефа Цешко.
Кладбище Озерлага
Среди мужчин первыми начали бастовать военнопленные. «Бригада немецких заключённых, работающая на лесопильном заводе, требовала выдачи тёплых рукавиц и обуви, а также нормального питания. В одну из ночных смен они отказались от работы и всю ночь грелись у костра. Вскоре требования немецкой бригады поддержали другие заключённые. Весь контингент лагпункта остался в жилой зоне и не вышел на работу», — вспоминал Герд Утех.
В 1954 году власти пошли на уступки и смягчили режим особлагов: разрешили свободную переписку с родными, увеличили жилую площадь до двух квадратных метров на человека, вернули узникам имена вместо порядковых номеров, перестали запирать бараки на ночь и ввели хоть и ничтожную, но всё же плату за труд, на которую можно было купить немного еды в лагерном магазине. С этого времени Особый лагерь № 7 потерял свою режимную специфику и был переименован в Озёрный ИТЛ. Амнистию постепенно расширили на новые категории, хотя большинство политзаключённых так и продолжили отбывать свой срок до конца.
Подводя итог, каково же было «особое» назначение Озерлага? «Если ответить на этот вопрос коротко, то можно сказать, что особое его назначение заключается в том, чтоб ускорить уничтожение нас», — так писал заключённый Борис Беленький, сумевший всё же пережить лагерные годы. Но сколько человек похоронил Озерлаг, мы до сих пор не знаем. Сами заключённые говорили про железную дорогу Тайшет-Братск: «Здесь под каждой шпалой лежит по три зека». Конечно, это преувеличение, но счёт наверняка идёт на тысячи погибших.
В 2010 году на станции Вихоревка неравнодушные граждане установили памятник жертвам Озерлага. Говорят, что деньги на его строительство присылали из самых разных стран мира. Будем надеяться, что монумент не постигнет судьба памятников репрессированным полякам и литовцам, которые в прошлом году
снесли на иркутском Мемориале.